Редактирование Ленинакан

'''Ленинакан''' (ныне '''Гюмри''') — второй город Армении по численности населения после столицы Армении, Еревана. Население порядка 150 тыс.чел (для сравнения, в Ереване около 1,1 млн). В городе есть остатки стен старой крепости, течёт Арпачай ([[:w:Ахурян|Ахурян]]) — горная речка, течение которой настолько быстрое, что в некоторых местах может сбить с ног, если зайти в неё по колено.

Язык и представления ленинаканцев значительно отличаются от языка и представлений равнинных армян (из Араратской долины). Степень отличия, конечно же, не достигает отличия русского языка от украинского, но тоже очень существенная, особенно для такой небольшой страны, какой на протяжении многих веков была Армения. Во всяком случае, они гораздо более существенны, нежели отличая «окающих» волжан от «акающих» москвичей. Отличия касаются не только разницы в произношении, но в грамматических правилах и в переводе многих слов. Например, обращение к незнакомому молодому человеку «эй, парень!», то по-равнинному это звучит «ара!», а по-ленинакански оно звучит «цо!». «Яйцо» по-равнинному «дзу», а по-ленинакански «авгит». Количество слов, отличающихся радикально, относительно невелико. Однако, значительно отличается грамматика. Вопрос «парень, что ты делаешь?» по-равнинному звучит «ара, инчес анум?». «ара» — обращение, «инч» == «что», добавление к нему окончания «ес» обозначает, что вопрос относится ко второму лицу единственного числа, то есть к «тебе», глагол «энель» == «делать», в отношении второго лица единственного числа преобразуется и начальная часть слова, и глагольное окончание, получается «анум». Как видите, одни только приставки и окончания настолько сильно изменяют слова, что только по изменению окончаний понятно, к какому лицу и числу относятся слова. По-ленинакански тот же самый вопрос звучит «цо, инч к’энес?». «Цо» — обращение, вопросительное слово «инч» («что») остается без окончания, перед глаголом добавляется частица «к», а окончание у глагола не «ум» а «ес», как у равнинного окончания, добавляемого к вопросительному слову. Вот и сравните, как звучит один и тот же вопрос на, вроде бы, одном и том же армянском языке, равнинный вариант: «ара инчес анум?» и ленинаканский вариант: «цо, инч к’энес?». Однако, несмотря на заметные отличия в диалектах языка, ленинаканцы и ереванцы очень хорошо друг друга понимают (гораздо лучше, чем русские и украинцы). А вот диалект армян из очень небольшого горного селения Гукасян (ныне [[:w:Ашоцк|Ашоцк]]) отличается настолько, что может вызвать затруднения в понимании как ленинаканцами, так и ереванцами. Литературным языком в Армении считается наиболее близкий к ереванскому.

Город был поделен на криминальные районы («майли»), в каждом из которых были свои предводители дворовой и районной шпаны. Воровские «авторитеты» наиболее крупного масштаба были хорошо известны всем жителям города, а для целей выживания в условиях дворовой шпаны следовало, как минимум, хорошо знать ту часть криминальной иерархии, которая простирается до дворовых лидеров собственной «майли». Степень уважения в шпане определялась, преимущественно, численностью «группы поддержки», которую мог привести с собой тот или иной человек. Шпане из одной «майли» появляться в других «майлях» следовало лишь в особых случаях, поскольку можно было нарваться на неприятности. Однако, близость к лидерам районного уровня делала подобные путешествия достаточно безопасными — дворовая шпана предпочитала цепляться к дворовой же из других районов, но «проявляла уважение» к тем, кто принадлежал к более высоким уровням криминальной иерархии.

Огромное значение для выживания в дворовой культуре шпаны имели воровские «правила», которые в той или иной степени были знакомы всем молодым людям мужского пола, поскольку в буквальном смысле вколачивались в сознание. Каждая ошибка или плохое знание «правил» могло обернуться побоями, а регулярные ошибки приводили к регулярным побоям и значительному падению авторитета в собственном дворе. Приверженность шпаны «правилам» зачастую ценилась выше, чем, например, принадлежность шпаны к одной «майле». К примеру, плохое знание «правил» могло привести к тому, что одна из сторон конфликта, продемонстрировав их незнание в словесной перепалке, могла оказаться без «группы поддержки», которая не только развернуться и уйти, но и побить того, кого пришла защищать — за незнание «правил».

В каждом дворе и в каждом районе имелся «переговорщик», который владел этим искусством лучше других. Им не обязательно было быть физически крепкими, чтобы пользоваться большим авторитетом. «Переговорщик» обычно выступал вперед на «стрелке» и вступал в словесную перепалку с переговорщиком противника, а «группы поддержки» с обеих сторон молча слушали и ждали, чем она закончится. Если в словесную перепалку вступали переговорщики экстра-класса, то такая перебранка вызывала настоящий восторг шпаны с обеих сторон — это было чем-то сродни искусному фехтованию.

Обычно искусство такой перебранки сводилось к умению уходить от прямых ответов на вопросы, ловко задавая ответные вопросы. Прямой ответ в стиле «да» или «нет», как правило, приводил к утере позиции в перебранке, либо обозначал её концовку. Переговорщик подавал сигнал к атаке своей «группе поддержки» легкой пощечиной после того, как «доказывал», что противник «не прав» (то есть, каким-либо образом нарушил «правила»).

Расцвет блатной романтики пришелся на конец 70-х годов. Потом постепенно у людей стали меняться приоритеты. Цепляться друг к другу стали режже. Показываться в отдаленных районах стало уже не опасно. Из современного молодого поколения многие уже даже и не в курсе, что в их городе в ходу когда-то были «правила». И на вопрос «гохаган к’ертас?» («ты вор?») лишь недоуменно смотрят в ответ. Старшее поколение же предпочитает не вспоминать о своей буйной молодости.

Молодым женщинам, особенно молодым, нельзя было встречаться взглядом со взглядом мужчины. Даже очень короткий случайный прямой взгляд воспринимался как сексуальный призыв. Поэтому девушки обычно ходили, опустив глаза вниз, и старались смотреть прямо лишь украдкой — чтобы случайно не встретиться взгядом с кем-нибудь. Для мужчин подобных ограничений не было.

Молодая девушка и парень не могли просто так сходить в кино. Это воспринималось окружающими с определенным толкованием. Подобная «выходка» могла вызвать очень бурную реакцию родственников девушки, которые сочли бы такое поведение со стороны парня оскорбительным, а со стороны девушки позорным — попало бы обоим. Прежде чем пойти с девушкой в кино, нужно сначала получить согласие ее родителей. И не просто согласие, прислать своих родителей к ее родителям, чтобы они договорились, что их дети будут считаться повенчанными. В таком случае парень получал статус «парня девушки», и мог ее водить в кино и провожать ее домой или из дома. Но девушка, которая однажды сходила в кино с одним парнем, а потом с другим считалась, ни много, ни мало, опозоренной. В таком случае окружающие полагали, что она «нарушила правила», и ее могли прилюдно высмеивать и оскорблять — никто не имел права за нее заступиться (он оказался бы «не прав»). На этом примере заметно, как в то время тесно переплетались древние горские традиции и свежеиспеченные воровские.

Всего за полвека представления изменились радикально, стали более «европейскими». Молодые люди теперь вполне самостоятельно могут принимать решения, без особых опасений быть подкарауленными родней девушки. Девушки вполне могут отдавать предпочтение сначала одному молодому человеку, а потом другому — сейчас это уже не воспринимается так радикально, как прежде. Люди стали проще смотреть на развод и второй брак. Последние кражи невест, о которых доводилось слышать, относятся к концу 70-х годов. Сейчас это уже воспринимается не как традиция, а как архаичная история. Удивительнее всего то, что настолько масштабные изменения представлений произошли не за века, а всего за одно поколение.

Однако, в продовольственных магазинах продавалась и «экзотика» — хлеб «лаваш», «матнакаш», в кисломолчных продуктах невозможно было найти ни ряженку, ни кефир, но «мацуна» («мацони») было достаточно.

Местная промышленность изготавливала забавные детские игрушки, подобных которым редко встречались в других частях СССР. Неплохо дела обстояли с обувью, которая была, в общем, относительно неплохого качества, но что особенно любопытно, весьма оригинальной, как и игрушки. Из особо запоминающегося — поезд из пустотелых деревянных вагончиков изощренной формы с вырезанными окошечками; забавная собачка-каталка с виляющим пружинкой-хвостом, перебирающая лапами; детские сандальки со встроенными в подошвы пищалками.

Немалое значение для города играл мясокомбинат — на нем работал население целого района. Район («майля») несколько на отшибе остального города так и назывался «мясокомбинат», и в нем постоянно воняло горелыми костями и волосами. Был ткацкий комбинат, два крупных ВУЗа — политехнический и педагогический, музучилище, около 35 общеобразовательных школ (из них 4 — с русским языком преподавания), железнодорожный техникум, медучилище, 4 музыкальные школы, 4 больницы.

Люди ходили по улицам медленно, вразвалочку, после того как привыкнешь к бегу трусцой по московским улицам и [[метро]], это кажется несколько странным. Уличная шпана на улицах часто сидела на корточках (зачастую рядом со скамеечками) — так там принято. Сидеть на корточках и щёлкать семечки, ведя неспешную беседу, они могли часами.

Традиционное и наиболее частое «блюдо» — «хац у панырь» (буквально «хлеб с сыром»), или, что то же самое, «бртуч» (буквально «свёрток») — завернутый в лаваш сыр с зеленью. Его ели на завтрак, им наспех обедали на работе, им ужинали…

Когда у кого-то в семье случалось большое событие — свадьба, или кто-то умирал, или, наоборот, выздоравливал, хозяин семьи шел на рынок, покупал там живого барана, приводил во двор дома (зачастую, многоэтажного), там его вешали за ноги на дерево, резали, свежевали и делали из свежей баранины «матах» — бараний бульон с кусочками мяса. Его разливали по большим тарелкам и разносили всем соседям, иногда даже по ближайшим домам. Это ритуальное блюдо, нечто вроде жертвоприношения, от него нельзя отказываться — это может сильно обидеть. Принимающий его разделяет горе и радость с тем, кто его принес.

Когда в городе случались похороны или свадьба, поток людей перекрывал улицы. Если кого-то хоронили, несли гроб через весь город, чтобы горожане знали, что человек ушел. За гробом шли дальние и близкие соседи, знакомые, не говоря уже о родственниках — море людей.

Чтобы изменить площадь квартиры, не нужно было никаких согласований ни в каких инстанциях, даже во времена СССР. В некоторых многоэтажных домах не только вынесены ванна и туалет на предварительно застекленную и утепленную лоджию, но и увеличена площадь лоджии за счет уличного пространства. Есть даже дом, в котором проживающий на первом этаже расширил балкон за счет тротуара. А живущий над ним, не долго думая, вынес свой балкон еще дальше, установив угловые «упоры» из двутавровых балок. Получилась конструкция с консольно «надвисающим» вторым этажом над первым. Двухкомнатные квартиры силами самих жильцов переделывались в трехкомнатные с ощутимым увеличением площади.

Совсем нет кирпичных домов, возможно потому, что нет подходящей глины. А отчасти потому, что под рукой всегда был более удобный строительный материал — туф. Это природный пористый вулканический камень, легко поддающийся обработке (его можно тесать топором, или пилить ножовкой по металлу), с низкой теплопроводностью. Из туфа всегда строили — и частные одноэтажные маленькие домики, и высокие 12-этажные. Из туфа строить быстрее, потому что камни из него — крупные, наподобие пеноблоков. Тот факт, что камень легко поддается обработке, сделал его удобным для творчества и фантазии — в городе много строений в резьбой по камню, особенно, старых. Но и новые строили с загогулинками и завихрушками. Особенно запоминаются водосточные трубы, на концах которых выкованы резные птички — такова традиция, они там повсюду.

Рядом с рынком находились мастерские, в которых жестянщики и кузнецы своими руками делали такие трубы из оцинкованной стали, кованные решетки, люльки-качалки, и многое другое. Можно было часами наблюдать, как из-под их ловких рук выходят удивительно красивые вещи.

В 1985 году город отстроился, стал очень красивым, ухоженным. Существенно изменились в более цивилизованную сторону и представления местного населения (хотя, некоторые нюансы, конечно же, остались). Масса красивых старых туфовых построек — много древних церквей (напомню, что армяне — христиане), все действующие, очень специфической архитектуры. В церковной службе армянской христианской церкви есть отличия от церковных традиций России.

Это был удивительно красивый город, в котором сочеталась древняя армянская архитектура и очень советский модерн. Одна из древнейших церквей Ленинакана стояла на площади поющих фонтанов рядом с крупнейшим кинотеатром, универмагом и горсоветом — и выглядело это очень красиво и гармонично.

После [[:w:Спитакское землетрясение||землетрясения 1988 года]] город был сильно разрушен. Устояли преимущественно туфовые постройки. А вот от панельных железо-бетонных домов практически ничего не осталось — целые районы многоэтажных панельных домов полностью сравнялись с землей. До землетрясения был период максимального расцвета города. Того города больше нет.